"Маргинальность освобождает". Сергей Леферт: брат Жером, художник и писатель
В Бейт-Шемеше, в крошечной квартире-студии, где не выветривается запах краски, а по-соседству хозяин "подвальчика" разводит голосистых петухов, живет художник и писатель Сергей Леферт, еще совсем недавно – брат Жером.
"Выставлен из монахов за неформат"
Сергей Леферт приехал в Израиль в 1990 году из Екатеринбурга, где окончил художественное училище. Проработав несколько лет в различных галереях, Леферт пришел в мастерскую при бенедиктинском монастыре в Абу-Гоше, чтобы учиться искусству керамики. Так там и остался. Приняв монашеский обет и став братом Жеромом, он отправился учиться в Брюссель философии и теологии. Публиковался в теологических журналах, однако диссертацию так и не защитил.
"Именно это меня и подвело. Писать и публиковаться можно было и без диссертации, да и зачем монаху карьера? Я учился, помогал писать диссертации другим, публиковался, пристрастился к бельгийскому пиву и начал постигать азы французской кухни. Потом вернулся в Абу-Гош, стал часто ездить с лекциями в Москву, в 2007 году уехал в монастырь Мениль Сен-Лу в Шампани, а спустя десять лет был выставлен из монахов за неформат", – рассказывает Леферт.
Однако все это произошло много лет спустя, а в то время, когда магистр теологии и философии брат Жером вернулся в Абу-Гош, небольшая ивритоязычная католическая община Израиля переживала серьезные потрясения.
"Общение с ним было похоже на бессолевой режим"
Ивритоязычная католическая община в Израиле наполовину состоит из местного населения, а наполовину из приезжих, в основном французов.
"Эти люди всего боятся. Больше всего они боятся, что их отсюда выдворят. В Израиле запрещено миссионерство, и когда к ним приходят за крещением, они зачастую всеми силами стараются отговорить человека от этого шага. Особенно известен таким поведением был брат Даниэль. Я знал людей, которые три года проходили катехизацию, а через три года Даниэль отказывал им в крещении. Вам этот человек наверняка известен по знаменитому роману Улицкой", – говорит Леферт.
Брат Даниэль, он же Освальд Руфайзен, католический монах-кармелит еврейского происхождения, во время войны спас сотни евреев. История Руфайзена получила широкую известность в том числе благодаря тому, что на истории его жизни был основан роман Людмилы Улицкой "Даниэль Штайн, переводчик". Однако в Израиле Руфайзена знают, прежде всего, как человека, иск которого в БАГАЦ стал одним из прецедентов, на основании которых в 1970 году была принята поправка к Закону о возвращении, гласившая, что евреем в применении к ЗоВ считается тот, кто "рожден от матери-еврейки и не перешёл в другое вероисповедание".
"Брат Даниэль был диссидентом во всех своих проявлениях. Он доводил до слез как свое "начальство", так и тех, кто к нему обращался. У него полностью отсутствовало чувство юмора. Он говорил, что "мы не знаем, кем был Иисус", не верил в Троицу, для него не существовали ни христианская, ни еврейская традиции, а была только какая-то первозданная евангельская правда и значение жизни в Израиле. Даниэль был совершенно маргинален, безумно интересен, он был замечательным человеком, но общение с ним было похоже на бессолевой режим. При этом я думаю, что он сыграл какую-то роль в признании Ватиканом государства Израиль, они ведь когда-то были очень дружны с Иоанном Павлом II", – рассказывает Леферт.
"Я хочу, чтобы для них что-то сделали"
Католическая община ивритоговорящих израильтян относится к латинскому патриархату, и много лет Латинским патриархом Иерусалима был палестинский араб Мишель Саббах.
Леферт рассказывает, что Саббах занимал совершенно определенную политическую позицию и утверждал, что христианам всегда были ближе мусульмане, чем евреи. По словам Сергея, отношения между патриархом и евреями-христианами, которые от него зависели, были напряженными. К тому же, у ивритоязычной общины много лет не было своего епископа, и эти обязанности исполнял викарий при патриархе. Саббах много лет делал все, чтобы помешать визиту в Израиль Иоанна Павла II, и именно из-за Саббаха этот визит состоялся только в 2000 году.
"И тогда Иоанн Павел II спросил нунция Пьетро Замбию, что происходит с ивритоязычной общиной в Израиле. И вот представьте себе уже очень старенького Иоанна Павла, который начал стучать кулаком по столу и говорить: "Я хочу, чтобы у них был епископ. Я хочу, чтобы для них что-то сделали". Нунций был так ошарашен тем, что этот уже совсем немощный человек так близко к сердцу принимает проблему евреев-христиан, что епископ тут же был назначен, и им стал Жан-Батист Гурион", – рассказывает Сергей.
По словам Леферта, на выбор епископа повлиял Жан-Мари Люстиже, кардинал, архиепископ Парижа, еврей.
"Я рожден евреем и остаюсь им"
Арон Люстиже родился в еврейской семье выходцев из Польши. В 1940 году, когда Францию оккупировали немцы, ему было 14 лет, и его отправили жить в христианскую семью в Орлеане. Там он принял крещение и добавил к имени Арон имя Жан-Мари. Мать Люстиже погибла в Освенциме.
Жан-Мари Люстиже стал первым католическим архиепископом-евреем, не только не отрицавшим свое еврейство, но и говорившим: "Я рожден евреем и остаюсь им, даже если это недопустимо для многих". В его эпитафии, написанной им самим, говорилось, что он "приняв христианство, остался евреем, подобно апостолам".
Леферт рассказывает о своем общении с Люстиже: "В 2007 году, когда он умирал, я уже был во Франции и мог провести с ним его последние месяцы. Он был совершенно удивительным человеком. Знаете, есть такие люди, которым можно один раз пожать руку, и помнить об этом всю жизнь. Мне кажется, он единственный из церковной элиты умел общаться со СМИ. Он сумел преодолеть сопротивление как христиан, так и иудеев, которые в конце концов даже гордились тем, что еврей стал кардиналом, и сам Любавичский ребе звал Люстиже в гости".
"Я тогда был очень близок с одной пожилой женщиной, Одетт, и всегда останавливался у нее, приезжая в Париж. Одетт во время войны попала в лагерь Дранси, куда сгоняли евреев перед тем, как отправить в Освенцим, и откуда была отправлена в лагерь смерти мать Люстиже. Одетт запомнила, как мать будущего кардинала стояла в грузовике и просила оставшихся позаботиться об ее сыне. А годы спустя, когда Люстиже был кюре в одной из парижских церквей, Одетт пришла туда просить вещи для заключенных. Она все время помогала заключенным. Эта женщина на самом деле так никогда не освободилась из лагеря, из той реальности… Так они и познакомились. И до конца своих дней, а Одетт умерла раньше, чем Люстиже, она оставалась для него материнской фигурой, потому что его мать уезжала тогда из лагеря, а Одетт оставалась… Так и вышло, что я попал в близкий круг Жана-Мари, я готовил ему карпа "как делала его мама", и мы говорили об Израиле", – вспоминает Леферт.
Люстиже была крайне важна судьба ивритоязычной христианской общины в Израиле. По словам Сергея, этому сообществу было необходимо самоопределение, поскольку оно ощущало себя изолированным. Большинство католических прихожан – арабы, в основном связанные с францисканцами, и все святые места находятся во владении францисканцев.
"Ивритоязычная община маленькая, но символически очень важная, потому что напоминает о том, что Иисус и апостолы были евреями, и что если занимаешься Новым заветом, вообще нет смысла разделять христианство и иудаизм… Ведь современные раввины – это еврейская версия кюре, главный раввин – архиепископ. Сама идея иудаизма как какого-то "изма" – это XIX век, немецкий протестантизм. Даже "Маген Давид" стал главным символом иудаизма только в XIX веке. И раввинистический иудаизм после 70 года I века – это совсем не тот мир, который был при Иисусе. Ведь когда-то слово "иудаизм" обозначало образ жизни, а не религию. Образ жизни мог быть эллинским или иудейским, но человек вполне мог придерживаться еврейской веры, и при этом, как эллины, ходить в цирк или в бани. Я бы сказал, что после разрушения Храма возникло несколько "проектов" обновления системы, которая еще тогда не называлась иудаизмом. Один проект был продолжением тогда уже исчезнувшего фарисейского движения; эта идеология была основана на синагоге, некоей спиритуализации Храмовой системы, а также на соблюдении заповедей – то, что позже приведет к Мишне. А другая группа считала, что реформа иудаизма должна проистекать в свете того, что произошло с Иисусом… Проблема появилась не в первом веке, а в четвертом, когда действительно произошло грехопадение и христианство стало официальной религией. Они ведь думали, что небо сошло на землю, и они будут управлять светской властью, а стали ее инструментом", – говорит Леферт.
После требования Иоанна Павла II для ивритоязычной католической общины Израиля был впервые с римских времен назначен епископ. Им стал Жан-Батист Гурион. Отец Гурион поручил брату Жерому подготовить почву для основания школы священников, которые будут работать в ивритоязычной общине. "Он был самым близким мне человеком, но вскоре после этого он умер от рака, а вместе с ним растаяла надежда на возрождение в Израиле ивритоязычной церкви", – говорит Сергей.
После смерти Жана-Батиста Гуриона Леферт понял, что не может больше оставаться в Абу-Гоше, и перебрался в монастырь в Шампани – один из бенедиктинских монастырей во Франции, куда он регулярно ездил на каникулы во время учебы в Брюсселе.
"Нас там было пятеро, и на нас пятерых было 50 тысяч книг..."
"...К тому же монастырь был тесно связан с Россией. 10 тысяч из этих книг были на русском языке. Так что выбор для меня был естественный. И все было замечательно, пока мы не решили открыть свое издательство…", – рассказывает брат Жером.
Сергей говорит, что в его обязанности входило не только написание книг для издательства, но и весь дизайн, и он с ностальгией начал вспоминать те времена, когда сидел и расписывал что-то в керамической мастерской.
На определенном этапе между монахами возникли серьезные разногласия.
"Это усилило мое ощущение, что я не могу вписаться ни в какую систему, тем более в такую жесткую, как орден бенедиктинцев. Я честно пытался, да и они честно пытались, но лучшее средство для друзей перессориться – это стать партнерами в каком-то деле, что и произошло. Кроме того, есть такая чисто монашеская традиция несмелости, – долго терпеть и ничего не говорить в лицо, а потом взорваться", – говорит Сергей.
"Опыт освобождения"
Летом 2016 года Сергей в очередной раз приехал в Израиль навестить мать, и несколько дней спустя получил письмо от настоятеля Мениль Сен-Лу. В письме настоятель объяснял Леферту, что если тот хочет вернуться в монастырь, он должен "пересмотреть свое поведение".
"Это был своего рода ультиматум. Мол, ты откололся от общества, целыми днями сидишь в келье с книгами, на утреннюю молитву не ходишь… И я решил остаться. В Абу-Гош тоже не вернусь, потому что эта история показала, что я все равно не смогу раствориться без остатка в какой-то системе... Да и устал я от систем. А маргинальность освобожает. Конечно, это было совершенно неожиданно. Буквально как Гамлет пишет Клавдию: "Я высадился голым в вашем королевстве…". Я пока не знаю, что будет дальше, я только осматриваюсь", – рассказывает Леферт.
Сергей Леферт поселился в Бейт-Шемеше, где живет его мама. В первой половине дня он работает помощником у пожилых людей, а после обеда продолжает писать – книги и картины, которые можно посмотреть на его сайте и странице художника в Facebook.
Будучи во Франции, Леферт в основном специализировался на расшифровке Нового завета и Евангелий, опираясь на еврейские источники. Когда Сергей оказался в Израиле, он как раз заканчивал несколько книг, которые намеревался здесь доработать. В частности – комментарий к "Притчам".
"Все это писалось по-французски, а после решения не возвращаться в монастырь я совершенно к этому охладел и понял, что мне не хочется продолжать эту французскую линию в своей жизни. Я начал возвращаться в русский язык, и сам себе кажусь привидением, которое возвращается в когда-то покинутый особняк", – смеется Сергей.
Аллюзия на "Дом с привидениями" неслучайна. Поп-культура, которую, как признается Леферт, он только начал для себя открывать, присутствует во многих картинах художника.
"Я теперь хожу в народ и открываю для себя пласты культуры, о которых не имел ни малейшего понятия. Оказалось, что я не знаю элементарные для вас вещи. Знаете, я открыл архив британской передачи "Шоу Грэма Нортона", где дефилируют всякие знаменитые существа, и вот таким образом знакомился с поп-культурой. Правда, "Гарри Поттера" я читал еще в монастыре, потому что эти книги стояли в каждой витрине, и игнорировать их было совершенно невозможно", – признается Сергей.
Сам Леферт называет свои картины "возвращением к лубку". Сергей говорит, что так называемое "популярное искусство", восходящее еще к наскальной живописи или к японскому Укиё-э, оказавшему огромное влияние на западное изобразительное искусство, дает художнику возможность отображать причудливый сплав фантазии и реальности, максимально приближая искусство к человеку и одновременно не делая его китчем. Художник признается, что его вдохновляет русско-еврейский лубок, богатая коллекция которого находится в Музее Израиля.
Помимо этого, Леферт продолжает собирать в книгу свои комментарии к работам Шекспира, совершенствоваться в искусстве французской кухни, к секретам которой он приобщился в Шампани, а также "искать другие применения совершенно непрактичным знаниям и умениям, которые успел нажить за 23 года в монастыре".
В частности, Леферта "подбили" на написание исторического детектива, действие которого происходит в Иудее римского периода и начинается после смерти Ирода.
"Жизнь в монастыре – жизнь крайне привилегированная. С одной стороны, отпадают все практические вопросы, с другой – монашеская система очень инфантильна, существуют строгие правила, за исполнением которых следит настоятель. Я работал на кухне, но не привык убирать даже такую небольшую комнату, не умел открыть счет в банке и не знал, как купить билет на автобус. Однако у меня выработалось безразличие к внешним обстоятельства – мне почти ничего не нужно, и безразличие к чужому мнению. Я знаю, что люди моего поколения потратили эти 23 года на то, чтобы обзавестись какой-то жизнью, а я этот этап пропустил, и начинаю все заново, но я совершенно об этом не жалею. Иначе, не войдя в такую жесткую систему, я бы не получил такой опыт освобождения", – говорит Леферт.
Беседовала Алла Гаврилова
