"Враг изменился". Интервью с первым комбригом "большой алии"
Три месяца назад бригаду Армии обороны Израиля впервые возглавил представитель "большой алии". Полковник Герман Гительман стал командиром 14-й бронетанковой бригады – соединения, которое в ходе Войны Судного дня обеспечило форсирование Суэцкого канала.
Наш собеседник приехал в Израиль из Украины в 1990 году, 18-летним юношей. Поступил в университет, но потом решил, что сначала стоит отслужить в армии, в боевых частях. Пришлось убеждать родителей, ведь Герман был единственным ребенком в семье. С тех пор его жизнь связана с танками.
Почему вы решили пойти именно в бронетанковые войска?
С самого начала хотел именно туда, хотя и не знал, что это. В пехоту не хотел – там много бегают. Хотел в части, которые непосредственно ведут бой, но чтобы не бегать. Тогда я думал, что там бегать не придется. Еще как пришлось...
Вы с самого начала планировали военную карьеру?
Нет. Думал – отслужу срочную, пойду учиться на инженера. Закончил курс молодого бойца, пошел в "учебку", начал понимать, где я нахожусь. И офицеры мне говорят: иди дальше – на курсы командиров танков. Я подумал: раз не придется служить дольше – отчего не пойти? Закончил курсы – то же самое: "Ты подходишь, иди на офицерские курсы". Я подумал, что остаться на год сверхсрочной не так уж страшно... Так оно и продолжается. Думаю, что в первую очередь на меня повлияло окружение, мои командиры. Благодаря им я понял, что военная карьера – это мое.
Я встречал представителей "большой алии" с погонами капитана или майора, но не полковника. Есть ли в армии проблема "стеклянного потолка"?
Сегодня уже нет. Может быть, она существовала в самом начале, и это был даже не потолок – просто армейские инстанции не знали, что делать с репатриантами. Когда это доходило до командиров, то все решалось. Например, когда я начал учебу на офицерских курсах, то меня вызвали и сказали: "Ты не можешь продолжать учебу, ты приехал совсем недавно, тебе не дают допуск". Но когда командование поняло, что произошло, все решилось очень быстро.
Все зависит от людей. Даже если ты плохо знаешь язык, если не все понимаешь на занятиях, но подходишь и у тебя хороший командир – тебе помогут. Так что ситуация прямо противоположная "стеклянному потолку": очень многие помогают, хотят, чтобы у тебя все получилось. И связь с этими командирами ты поддерживаешь многие годы после окончания курсов.
Как сейчас подчиненные относятся к тому, что у них "русский" командир?
Абсолютно нормально, а "русские" – даже гордятся, мол, "свой". Бывает, что они с удивлением обнаруживают, что я понимаю язык.
Вы позволяете себе говорить с ними по-русски?
В принципе, нет. Во-первых, это невежливо по отношению к тем, кто не понимает язык, а во-вторых – не очень практично, ведь терминология вся на иврите. Хотя традиции русского языка в ЦАХАЛе есть. 82-й батальон, которым я командовал, был первым бронетанковым батальоном ЦАХАЛа. В Войну за независимость в нем было две роты – русскоязычная и англоязычная. А между собой они общались на идиш.
Вы командовали как срочниками, так и резервистами. Какая между ними разница?
От тебя, как от командира, и там, и там требуются те же навыки. Да и от солдат тоже – враг не будет смотреть, кто перед ним, резервисты или срочники. В чем-то с резервистами проще, это взрослые люди с соответствующим взглядом на вещи. Но поддерживать их боеспособность сложнее – все очень быстро меняется, много новых технологий. Молодые быстрее находят общий язык с технологическими новинками. Так что различия такие же, как в обществе в целом.
В учебных частях бронетанковых войск есть девушки, а в боевых экипажах нет. С чем это связано?
Лет 5-6 назад мы пытались проверить, возможно ли это. Были девушки, окончившие курсы командиров танков. Но решили отказаться потому, что физически это очень тяжело. Девушки, служащие в учебных частях, умеют делать все, что делают танкисты. Но для того, чтобы поменять колесо или натянуть гусеницу, вместо одного-двух парней нужны четыре-пять девушек. Они могут управлять танком, стрелять, хоть заряжать им тяжело. Но обслуживание танка требует очень больших физических усилий.
Как вы относитесь к идее превращения ЦАХАЛа в профессиональную армию?
Отрицательно. Защита Израиля – главная, но не единственная задача армии. Она играет важную общественную роль. Ко мне приходят 18-летние ребята. В 21 год они демобилизуются совсем другими людьми. Даже если им не пришлось участвовать в операциях, они смотрят на жизнь совершенно по-другому. Армия учит их иначе относиться к себе и к стране, школа этого сделать не может.
Возможно, для армии заниматься не вполне своими обязанностями – обуза. Но еще Бен-Гурион, разрабатывая концепцию безопасности Израиля, определил ЦАХАЛ как народную армию. Она стала плавильным котлом, консолидирующим израильтян. Этот принцип не утратил важности и в наши дни. Никакой другой институт эту проблему решить не может. Даже в университете ребята, которые отслужили, подходят к учебе по-другому.
Известный военный теоретик Мартин ван Крейфельд как-то сказал, что танк отражает философию создавшего его народа. Согласны ли вы с этим в том, что касается "Меркавы"?
Никогда об этом не думал, но, пожалуй, он прав. "Меркава" – один из самых подвижных и самых тяжеловооруженных танков мира. При этом концепция защиты экипажа просто революционная. Это и активная броня, и расположение двигателя. Дело не только в этом. Например, умышленно отказались от идеи автоматического заряжания, убрав одного из членов экипажа. Но это ослабило бы взаимозаменяемость, что ухудшило бы боеспособность. Так что концепция израильская: мощь танка важна, но люди – важнее.
Вы служили на северной границе, однако бригада, которой вы командуете сейчас, дислоцируется в районе сектора Газы. Есть ли разница между этими театрами военных действий?
На сирийской границе ситуация меняется очень быстро, но сходство с Газой есть. И там, и там стороны вооружаются противотанковыми ракетами, ракетами дальнего радиуса действия, угрожающими израильскому тылу. В Газе масштаб меньше, чем в Ливане. Но в принципе, все поле сражения кардинально поменялось. Если я вспомню, чему меня учили 20 лет назад... Сейчас мы учим солдат другому. Тактика изменилась, враг изменился, взаимоотношения родов войск изменились.
Насколько вы оказались готовы к событиям "арабской весны"? Пришлось ли менять боевую подготовку?
Граница с Сирией 40 лет была самой спокойной из всех границ Израиля. Если бы кто-то пять лет назад сказал, что там будут действовать повстанцы, что там будут идти такие интенсивные боевые действия... Но нужно уметь приводить себя в соответствие с новыми условиями.
Туннель, который использовался при похищении Гилада Шалита, был достаточно простым подземным ходом. Последние туннели – сложные инженерные сооружения, забетонированные, с освещением. На каком-то совещании я даже вспомнил об одесских и крымских катакомбах, о вьетнамских подземных укрытиях.
Вместе с тем эти события продемонстрировали, насколько правильным шагом было развитие таких средств, как ЦАЯД – компьютеризированная система управления сухопутными войсками. ЦАЯД обеспечивает возможности, о которых мы даже не думали.
В свое время генерал Исраэль Таль, главный конструктор "Меркавы", сказал, что тот, кто находится в танке, победит. Не утратил ли этот девиз своей актуальности на современном поле боя?
Поле боя изменилось, на нем нет масс бронетехники, которые мы помним по Войне судного дня. Но пока списывать танки рано. Человечество не придумало ничего другого. Даже в фантастических произведениях есть танки. У них немного другое вооружение, они решают не всегда схожие задачи, но, в принципе, это танки.
На современном поле боя нельзя победить с одним родом войск, будь то пехота, танки или артиллерия. Взаимодействие – необходимое условие победы. Ни один командир пехотного батальона не войдет в Газу или Ливан без танковой роты. Армия развивается. Пехота получила тяжелый БТР "Намер", который позволяет ей не отставать от танков.
Какие задачи решают современные танковые войска?
Уничтожение врага в бою, захват территории, быстрое продвижение днем или ночью. Если бы в ходе операции "Облачный столп" дело дошло до наземных операций, то основная тяжесть боя легла бы на танковые бригады. Да и во время последнего витка напряженности в районе Газы, когда ВВС не могли стрелять, огонь вели танки.
Так что в принципе, задачи те же. Враг – другой, воевать сейчас намного тяжелее. Нам было бы намного проще уничтожить батальон танков, чем обезвреживать одного-двух боевиков, которые с противотанковыми ракетами заняли позицию на балконе жилого дома. Ведь попасть надо только в этот балкон, не нанеся ущерба ничему вокруг.
Сегодня профессиональная подготовка солдат должна быть значительно выше, чем раньше. Раньше было все понятно, правила игры были ясными. Все было черным и белым, никакого серого. С одной стороны, численность врага ниже, с другой – и ты не можешь действовать крупными массами. Противника сложнее обнаружить, сложнее уничтожить – ведь нельзя задеть ничего вокруг.
Вы не жалеете, что пропустили эпоху масштабных танковых боев, что вам не увидеть, как по вашему сигналу вся бригада устремляется в бой с танками и пехотой противника?
Не жалею. У каждого свое время и свои задачи. Недавно я встречался с Амноном Решефом, командовавшим бригадой в Войну Судного дня. Он рассказывает, как он командовал, где находился. А я слушаю и понимаю, что все это устарело. Мы живем в совершенно другом мире, а 1973-й год – это уже история.
Так и я, когда начинаю рассказывать своим солдатам, что было в Ливане до выхода оттуда наших войск, то понимаю, что для них это уже история. Так что возможно, людям, которые прошли через такие бои, возможно и жаль. Так Черчилль "скучал" по Второй мировой войне. А я предпочитаю смотреть вперед, думать о том, как мне выполнить приказ захватить Газу, если такой приказ поступит.
Если такой приказ поступит, он будет выполнен? Это осуществимая задача?
Мы делали это несколько раз, если потребуется, сделаем снова. Захватить Газу не проблема, проблема в том, что делать дальше. И проблема эта не армейская, а политическая.
Беседовал Павел Вигдорчик
